Он достал из большой сумки красиво упакованный пакет.
- Это тебе униформа главы города, Вал. А то ходишь, как прораб в Заполярье - малахай, полушубок, свитер, унты... Если выехал на стройку, так ладно, а ты людей в кабинете принимаешь в таком виде. К тебе скоро Валера и на ты будут обращаться... Что уже? Вот то-то и оно.
В пакете был строгий финский темно-серый двубортный костюм, только входивший в моду. Белая, светло серая и голубая рубашки, а к ним строгие галстуки в тон, еще были утепленные полусапожки.
- Встречают по одежке, паря. Будешь должен, - небрежно сказал Колян и взялся за другой пакет, - а это заныкаешь у себя в кабинете, так как советскому руководителю не хрен угощать иностранщиной серьезных людей.
С этими словами он выставил на стол напитки в экспортном исполнении: Московскую особую, Столичную и Адмиралтейскую, юбилейный коньяк Ереван и ликер Вана Таллин.
- Вот, все по рангам и полам. Так сказать. Еще взял для тебе венесуэльский кофе, я считаю его лучше бразильского "Сантоса" и китайский плиточный чай. Теперь ты вооружен и опасен. На первый раз. Знаешь люди очень восприимчивы к уважительному отношению, а когда оно еще подкрепляется конкретно... Ну тебе об этом Веня расскажет, вон как у него глаза поблескивают. - Закончил разбираться со мной Николай.
И я его внимательно слушал. Мы с друзьями давно знали, что за внешней легковесностью его разговоров скрывается серьезная основа - жизненный опыт. Который Колян почерпнул из разных источников, перепроверил и тщательно систематизировал. Голован, это его правильное имя, я часто в этом убеждался и признавал его лидерство.
Про деньги с ним можно было не разговаривать, для него они давно стали средством, а не целью. Очень уж он легковесно к ним относился и, по моему мнению, это был его серьезный недостаток.
А ты Венечка офицер, - обратился к нему Колян, - у тебя другие ценности.
И он передал Вениамину морской кортик.
- Это елизаровский самодел, если ты в курсе, - добавил он.
- Он же их делает только для адмиралов, - счастливо простонал Веня и извлек клинок из ножен.
Даже визуально было видно, что он держал в руках великолепно выделанное грозное оружие, замаскированное под парадный атрибут. В клинках я разбирался.
- Я попросил - он не отказал. - Продолжил Колян. - Это его кореша, мичмана, я вышиб из под струи пара высокого давления и мы с ним отделались легким испугом.
Когда самолет с Николаем, взял курс на Владивосток, Веня задумчиво сказал:
А ведь он меня спас от... всего. Год назад, в свой прошлый отпуск. - И махнул рукой.
Я знал, что ни Колян, ни Веня никому, ничего, никогда не расскажут. Это спрятано в дальних уголках их души. На вечное хранение.
Костян. Константин Сомов, старший прораб ремонтно-строительного участка гидротехнических сооружений.
Мы возвращались с рыбалки у Никиты, еще немного и на правом траверзе будет Ялтинский маяк, когда Колян поднялся с банки баркаса и посмотрел в сторону приближающейся Ялты.
Я, да что там я, никто из нас никогда не видел плачущего Коляна. Катящиеся слезы из его глаз, при спокойном и неподвижном выражении лица, заставляли ребят смущенно отводить глаза. Им казалось, что они подглядывают за чем-то очень личным и это было недостойно порядочного человека. А так оно и было... Михаил Иванович Буримский умер.
Чаечка, Лариса, дочь Иван Михайловича Буримского, жила и работала в Симферополе. После окончания факультета иностранных языков по специальности романо-германская филология (основной язык английский) и специальных курсов во Внуковском аэропорту, она поступила на работу в международный сектор аэропорта "Симферополь". Начинала работать дежурной, а потом стала диспетчером пассажирских авиационных перевозок со знанием английского языка.
Лариса вышла замуж и жила с мужем у его родителей в частном доме, который стараниями Коляна сделали двух секционным с раздельными входами. Вполне приличная жилплощадь. Однако все последние три месяца она была в Ялте и ухаживала за больным отцом, непрерывно продляя отпуск за свой счет. На авиапредприятии ей пошли навстречу, а Иван Михайлович... умирал. Этот могучий и веселый человечище, неотвратимо приближался к своему концу - последнему причалу, как он говорил своему Мыколе.
Лариса с мужем, скорее всего, переедут жить сюда, к оставшейся одной Елизавете Николаевне, супруге покойного. Как прознал Димка, Сурен Оганесович уже договорился о ее работе, в системе "Интурист" в новой гостинице "Ялта", недавно выстроенной югославами в Массандре. А ее муж - хирург, тем более не останется без хорошей работы.
Я не могу забыть Ларису до сих пор, хотя у меня прекрасные сыновья и отличная жена, которых я люблю. До армии я так и не смог объясниться с сестрой Коляна, мне казалось, что я для нее груб и неотесан. Мужик и принцесса. А потом я привез из Баку молодую жену с ребенком... и все еще не могу забыть потерянные глаза Ларисы в нашу первую встречу после моей службы.
Когда мы гуляли на ее свадьбе с Геннадием, Колян мне сказал:
- А я думал, что на его месте будешь ты. Как же ты так оплошал, брат? - Недоуменно произнес он.
Я тогда напился вдрабадан и моя женушка притащила меня домой. Раздела, помыла и спать уложила, а утром неожиданно спросила:
- Ты ее, все еще, сильно любишь?
Я поперхнулся чаем и откашлявшись ответил:
- Для меня главное ты и дети, а все остальное не существенно.
Так оно и было, а вот Лариса с моей женой Галиной стали лучшими подругами. Парадокс бытия, как глубокомысленно заявлял наш вечно пьяный плотник Анисим.